Что мы НЕ знаем о «Медном»

Рассказ об истории, политической воле, польских «крестоносцах». И о дискуссии, которой хотелось и которой не было. 

11 марта в Твери в конференц-зале «Тверьгеофизики» прошло занятное мероприятие – «круглый стол»: «Что мы знаем о Медном?» Организовали его тверской координатор проекта «Последний адрес», молодежный активист Артем Важенков и преподаватель ТвГУ Игорь Корпусов. Оба выступили модераторами «дискуссии». Хотя как таковой ее в итоге не случилось…

Основными докладчиками выступили заслуженные в республике Польша люди: генерал-майор юстиции в запасе Александр Третецкий – кавалер польского ордена Командорский крест; историк Наталья Лебедева – кавалер польского ордена Командорский крест; руководитель польского направления общества «Мемориал» Александр Гурьянов – кавалер польского ордена Офицерский крест. Столь «представительная» компания должна была поведать собравшимся о мемориале «Медное», в честь чего он создан, и какая история за ним стоит.

Напомним, что ГМК «Медное» – это музейный комплекс федерального подчинения. Его курирует и финансирует Министерство культуры РФ, а именно его структурное подразделение – Государственный центральный музей современной истории России. Мемориал посвящен жертвам «большого террора» конца 30-х годов прошлого века. Он состоит из двух частей – польской и российской. Последняя, к слову, значительно скромнее первой.

Мемориал есть, документов – нет

Экспозиция «Медного» рассказывает, что именно в этом месте захоронены 6311 польских военнопленных, содержавшихся в осташковском лагере, расстрелянных в Калинине весной 1940 года, каждому из которых посвящена именная табличка. Мемориал создавали профессионалы, которые передали идею жертвенности и мученичества всеми возможными изобразительными средствами, вплоть до стилистики и цвета информационных стендов. Казалось бы в чем тут проблема? Мемориал работает, поляки ежегодно приезжают в Медное скорбеть. Факт, что называется налицо. Однако… Вопросы, действительно, есть. К такому выводу придет любой здравомыслящий человек, хотя бы чуть-чуть ознакомившийся с материалом.

Все дело в том, что насчет расстрела польских военнопленных не найдено никаких достоверных документов. Совершенно известный факт, что подобные вещи если и осуществлялись, то скрупулезно документировались. Отчетность в органах – дело первостепенное. А тут нет, ни следственных дел, ни приговоров, ни каких либо хозяйственных документов – куда, сколько, привезли, «сдал-принял», ни отчетов об исполнении приговоров.

Что же есть? На чем базируется версия об уничтожении польских военнопленных НКВД и, как следствие, основания для создания мемориала? В первую очередь на так называемой «особой папке», в частности, на «записке Берии», в которой тот якобы ходатайствует перед Сталиным об уничтожении польских военнопленных. Ее представили общественности в начале 90-х годов прошлого века, что и послужило поводом для расследования. В Медном работала следственная группа, проводились раскопки, в результате которых были эксгумированы останки 243 человек. Точнее больших бедренных костей, по которым их и посчитали. 16 человек идентифицированы, как польские полицейские. Было это в 1991 году. Расследование вела Главная военная прокуратура РФ.

Не навешивать ярлыки, а изучать историю

Что было дальше? А вот что: в 1996 году российское правительство принимает решение об открытии мемориального комплекса «Медное», посвященного жертвам политических репрессий. В 2000 году он был открыт и начал работу. Возникает резонный вопрос, если было обнаружено 243 захороненных, 16 удалось установить, то откуда взялись 6311 табличек, посвященных убиенным полякам? С чего вообще был сделан вывод о том, что это останки польских военнопленных? Оказывается, для этого было достаточно обнаружить в раскопах вещи польского происхождения: офицерские жетоны, ключи, письма и газеты (как они могли сохраниться до того времени? Не иначе чудо…). К тому же в захоронениях обнаруживались личные вещи и документы военнопленных, что противоречит инструкции НКВД, запрещающей наличие любых идентифицирующих личность предметов у приговоренного к расстрелу. Число 6311 появилось из документов осташковского лагеря – столько там содержалось польского спецконтингента, и из документов, которые гласят: передать такое количество военнопленных в распоряжение Калининского УНКВД. Вот, пожалуй, и все.

Понимаете, в чем загвоздка? Никто, никогда не обнаруживал на территории медновских захоронений останков 6311 человек, которые были бы идентифицированы, как польские военнопленные, расстрелянные в 1940 году. Но мемориал-то построили и увековечили на нем именно такое количество поляков. А ведь подобные культовые сооружения нельзя воспринимать исключительно как символ памяти невинно убиенных жертв. Со временем мемориал сам становится доказательством. Первое, что понимает человек, видя его – если мемориал стоит, значит, для этого есть причины. А если таких причин недостаточно или их нет вовсе?

Никто не против увековечивания памяти невинно расстрелянных. Но, наверное, в подобных вопросах нужно быть предельно точными, чтобы, прежде всего, не оскорблять память мертвых. Останки нужно не только точно подсчитать, но и идентифицировать. Разобраться, где там поляки, а где не поляки. Ведь подразумевается, что в этом месте хоронили и прочих приговоренных к высшей мере наказания. Нельзя же так: всех «под одну гребенку», потом прибавить пару тысяч из списка и отгрохать по такому случаю грандиозный мемориал, который становится символом целой эпохи и характеризует ее не с самой лучшей стороны.

Наконец, нужно понимать, что такое высшая мера наказания в конце 30-х годов, за что ее можно было получить, и кто такие эти поляки, сидевшие в Ниловой Пустыни?

К высшей мере, что называется, за дело приговаривали уголовников, бандитов и убийц. А где хоронили их после приведения приговора в исполнение? Не вышло ли так, что люди едут скорбеть по своим родным, а скорбят по тем, чью память никому и в голову не придет увековечивать? Тоже большой, сложный и неприятный вопрос. Но ответить на него нужно! Иначе профанации подвергается сама идея памяти, а все что для нее сделано – получается сделано зря!

Вообще, ту эпоху нужно изучать. Без завываний и истерик. Понимать, что за страна был СССР, в каком окружении он жил, с какими проблемами сталкивался и как пытался их решать. Сейчас же по большей части царит практика навешивания ярлыков и наглых спекуляций на нашей истории.

«Медное» – вопрос плитический

Однако вернемся к «круглому столу», который, по идее, и должен был в процессе дискуссии ответить на многие вопросы. На деле получилось не совсем так.

Основное время заняли доклады и интервью основных же докладчиков. Господин Третецкий, интервью с которым было заранее записано, рассказывал о ходе следствия: «все было сделано качественно, в соответствии с законом». Он подтвердил, что были эксгумированы останки всего 243 человек. Что касается показаний бывшего начальника УНКВД по Калининской области Токарева, то Третецкий оценивал их эмоционально. Как покаянные, а значит правдивые.

Затем выступил научный сотрудник ГМК «Медное» Иван Цыков. Он заявил, что не является специалистом по польской теме, и акцентировал внимание на том, что подобные вопросы лежат вне исторической проблематики, а относятся к компетенции политической воли руководства страны. Также он отметил, что в отличие от Польши, где вопросам увековечения памяти уделяется огромное внимание, в России этот вопрос откровенно недоработан. У нашего руководства не хватает той самой воли, чтобы достойно увековечивать память советских солдат погибших в польском плену в 20-е годы.

Докладчик Гурьянов рассказал о содержании протокола эксгумации в Медном, конкретизировал некоторые моменты. В частности о том, как прекрасно сохранились документы, дневники, списки товарищей по плену (наверное, предусмотрительно оставленные чекистами для будущих эксгуматоров) газеты, наконец. Все это пролежало в земле полвека. Гурьянова не смущает, что владельцы бумаг истлели, а документы остались. Он также настаивает на 19-ти поляках, идентифицированных в Медном (но не 6311 – прим. автора). При этом Гурьянов, ничтоже сумняшеся, поведал собравшимся о двух польских полицейских – Маловейском и Кулиговском, чьи жетоны найдены на Западной Украине в местах захоронений жертв фашистов, а памятные таблички оказались… в «Медном».

Ну и, наконец, Наталья Лебедева рассуждала о документах из так называемой «особой папки» и необъективности комиссии Бурденко, которая проводила эксгумацию в Катыни.

Общий момент всех выступлений. Основную часть мероприятия выступали единомышленники, убежденные в своей правоте. В их выступлениях, как аксиома, не раз отмечалась одна мысль: чтобы там ни было с доказательствами и противоречиями – поляков перемещали только для того, чтобы расстрелять. Почему? А для чего же еще!?

Собственно, такая логика не нова. Вся польская историография по данной теме построена исключительно на ней. Это, кстати, отмечают не только российские исследователи. При изучении польских источников на данный факт обратил внимание Гровер Ферр – профессор истории из США. Об этом он говорит в одной из своих работ.

«Мы не знаем о «Медном» многое…»

После перерыва пришло время выступлений прочих желающих, на которые отводилось по три минуты. Интересные мысли озвучил один из руководителей тверского отделения общества «Мемориал», журналист Сергей Глушков. Он занимается польской темой с самого начала и считается признанным экспертом в этом вопросе. В частности, Глушков обратился к присутствующим: «Мы не знаем о «Медном» довольно много. Пока не будет проведена эксгумация на российской части мемориала, пока не будет установлено сколько там лежит человек и как они туда попали, говорить о том, что там лежит 6300 поляков – преждевременно. Второе. Несмотря на то, что говорил генерал Третецкий, доверие к показаниям генерала Токарева (а допрашивали не только его) – минимальное. Это люди заинтересованные, их показания могут быть объяснены именно этим. Никто из них не был привлечен к ответственности. Очень похоже, что здесь был сговор между следствием и свидетелями. Далее, эта акция (расстрел и захоронение) не могла быть проведена так, как это утверждает официальная версия. То есть, расстрелять, привезти и закопать по 250 человек за ночь… Невозможно, чтобы этого никто не видел».

Сергей Стрыгин, координатор международного интернет-проекта «Правда о Катыни»:

«В условиях цейтнота, обозначу свою позицию тезисно. Самый главный вопрос: кто захоронен в Медном? Ответ: в Медном захоронены лица трех категорий. Казалось бы главная категория – это расстрелянные граждане Польши. Однако их там не 6311, а во много раз меньше. Точную цифру мы не знаем. Источники близкие компетентным органам показывают, что в Медном захоронено примерно 350 польских граждан, расстрелянных в два приема. Первые – были расстреляны в апреле-мае 1940 года и не факт, что это были военнопленные из осташковского лагеря. Возможно, среди них были заключенные из следственного изолятора города Калинина. Счет их идет на десятки, может быть одна-две сотни. И вторая часть – расстрелы 1944-47 годов. Это уже так называемые «АКовцы» (Армия Крайова). То есть, уже реальные преступники, которые с оружием в руках совершали теракты и диверсии в тылу Красной Армии. Далее. Вторая, самая большая категория – это преступники, расстрелянные по приговорам советских судов, военных трибуналов и троек НКВД с 1937 по 1942 годы. И третья, самая главная для всех нас, категория – это около 400 красноармейцев, погибших в годы Великой Отечественной Войны. Причем это два воинских захоронения. Первое – умершие в госпиталях, располагавшихся в районе дачного поселка НКВД. Второе – дивизионный пункт погребения, где похоронены красноармейцы, павшие непосредственно на поле боя. Теперь главный вопрос – куда делись 6000 польских военнопленных из осташковского лагеря? Нам не удалось восстановить всю цепочку. Но удалось узнать, что военнопленные были вывезены в Кольский исправительно-трудовой лагерь под Мурманск. Далее большая часть польских военнопленных была перевезена на юг в Маткожинский ИТЛ, где они в начале 1941 года попытались поднять вооруженное восстание, которое было подавлено на этапе подготовки».

Алексей Плотников, доктор исторических наук, профессор, член экспертного совета Комитета по безопасности Государственной Думы ФС РФ:

«Я хотел бы еще раз повторить те цифры, из которых мы можем исходить, если мы, конечно, придерживаемся какого-то разумного суждения. Первое. Можно строить много предположений, делать логические выводы, но если они не подтверждены документально, если нет соответствующего юридически оформленного решения, все это останется на уровне устных рассуждений. Одним из документов, на который мы можем ссылаться, является Меморандум Министерства юстиции России. Таких документов было несколько и они направлялись в Европейский суд по правам человека в 2010 и 2012 годах. Я бы хотел обратить ваше внимание на меморандум №3 от 2012 года. Процитирую: «Катынские события не были признаны российским следствием военным преступлением. Факт гибели в результате расстрела был признан только в отношении 1803 лиц». Далее, из этих 1803 лиц – 180 считаются эксгумированными в Пятихатках; 243 – в Медном, 16 идентифицированы по жетонам (это полицейские); 1380 человек из официально признанных Минюстом России относятся к Катыни и эксгумированы комиссией Бурденко. В качестве сухого остатка, применительно к Медному мы можем официально говорить о 243 останках из которых только 16 идентифицированы. Это и есть весь тот багаж, о котором нам можно говорить с Польшей, заинтересованными лицами с нашей стороны, из которых должна исходить наша официальная власть».

Алексей Новиков

Фото: Алексей Новиков, www.mk-mednoe.ru, www.istpravda.ru,